— Мне уже дико любопытно, что там за Олег Бестужев такой, — шутливо сказал отец чуть позже, когда мы с ним остались наедине. — Очаровал нашу Машку за одну встречу. Я, знаешь, посмотрел про него кое-что в интернете, но так и не понял ничего. Обычный мужик, с виду дичайший сноб. Странно как-то.

— Он не сноб, — я покачала головой, не зная, как объяснить папе то, что я и сама не до конца понимала. — Он… Вообще я точно не знаю, как это всё звучит по-научному. Короче говоря, у него есть какие-то психические отклонения.

Я думала: папа встревожится, но он только плечами пожал:

— Нин, у нас всех есть психические отклонения, просто не все об этом знают.

Я хохотнула, но возразила:

— Нет, пап, у него другие отклонения. Какие-то глобальные, раз это требует лечения у психиатра. Я на всякий случай не выясняю, какие именно, — не хочу пугаться.

— Вот уж не думал, что ты у меня такая пугливая, — удивлённо протянул папа. — Я бы предпочёл знать правду. В конце концов, что там может быть такого страшного? Диагноз, даже психиатрический, — это судимость по статье Уголовного кодекса, что ли?

— Нет, но некоторые диагнозы способствуют тому, что человеку проще совершить преступление…

Папа задумался, нахмурившись, будто что-то вспоминал, а затем констатировал:

— Делай как знаешь, Нин. В целом я понимаю, чего ты опасаешься, но, мне кажется, сейчас ты не совсем справедлива. Вспомни Максима, да и этого своего Андрея. Они просто непорядочные люди, и без всяких диагнозов. Я не психиатр, могу и ошибаться, но, на мой взгляд, склонность к совершению дурных поступков не от наличия психических отклонений зависит. Это что-то внутреннее.

— Люди называют это «совесть», — пошутила я, но папа воспринял мои слова серьёзно.

— Возможно, и совесть. Неважно, каким словом мы будем называть человеческую порядочность. Но она либо есть, либо её нет. Так мне кажется.

Мне тоже так казалось.

Но кто знает, насколько мы с папой правы? Я не планировала подпускать Олега к себе ближе, чем на расстояние, достаточное для совместной работы — максимум для дружбы! — поэтому не собиралась погружаться в его проблемы. Ещё проникнусь, начну жалеть, как свойственно женщинам…

62

Нина

В половине седьмого, как и договаривались, мы с Машей подошли к кукольному театру. Бестужев уже ждал нас возле входа. Мороз на улице стоял страшный, поэтому остальные встречающие в основном выделывали характерные па ногами и ругами, пытаясь разогнать кровь, и только Олег стоял спокойно, не дёргаясь. И этим вновь выделялся из толпы.

Маша, увидев Бестужева, взвизгнула, выдернула свою ладонь из моей руки, поразив меня этим до глубины души, и метнулась Олегу навстречу. Подбежала и обняла его, уткнувшись мордашкой куда-то в область живота. Лицо Бестужева удивлённо вытянулось, но он быстро справился с шоком, улыбнулся, сел на корточки и что-то сказал Маше. Очевидно, это было что-то хорошее — потому что я отчётливо услышала, как мой ребёнок громко и искренне засмеялся.

В дальнейшем всё было настолько хорошо, что мне даже не верилось в то, что это никакой не сон, а реальность. И сам спектакль — конечно, детский, но тем не менее интересный и увлекательный, со множеством нарядных кукол (Маше, как обычно, больше всего понравилась самая страшная — главный злодей тролль с длинным носом и хищным оскалом острых зубов). И непринуждённая беседа Бестужева и моей дочери, которые продолжали ту же тактику общения, что и во время первой встречи, пребывая в каком-то своём мире, одном на двоих. Причём мне туда допуска почти не было. Нет, конечно, меня вовлекали в разговор, но так, постольку-поскольку. Раз я была рядом, ко мне невольно обращались, но в целом для поддержания беседы Маше и Олегу я была не нужна.

Что двигало дочерью, я понимала — она тосковала по мужскому вниманию, ей был нужен папа. Но зачем это всё Бестужеву, я так и не поняла. В отличие от многих взрослых, которые до этого общались с Машей при мне, Олег не только слушал моего ребёнка и отвечал на её вопросы, но и задавал свои. И не банальные «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» или «Какой твой любимый мультик?» Во время небольшого антракта Бестужев совершенно серьёзно поинтересовался у Маши, каких политических деятелей она знает и что о них думает.

У меня в этот момент реально отвалилась челюсть. Особенно когда мой ребёнок, которого я всегда считала равнодушным к истории и уж тем более к политике, начал отвечать. Оказалось, Маша столько всего знает и думает — в основном благодаря дедушке, который любил поговорить со мной о политике, сидя на кухне, — что я просто обалдела. И с неожиданной болезненностью осознала, что если когда-то давно ни одна Машина мысль не проходила мимо меня, то теперь, увы, настало другое время.

Вечером Олег проводил нас домой. Обычно в этот час — было почти десять — Маша уже вовсю зевала, но сегодня нет. Возбуждённая и впечатлённая спектаклем, она так и вилась вокруг Бестужева, обсуждая с ним увиденное и услышанное, и даже за руку держала не меня, а его. Но я, пожалуй, уже устала этому удивляться.

— А тебе было страшно, когда злой тролль выскочил из шкатулки и попытался утащить в подземный мир принцессу? — поинтересовался Олег у Маши, когда мы уже почти подошли к нашему дому.

— Ой, очень! — призналась Маша, и я улыбнулась. Ну ещё бы! Когда что-то чёрное и зубастое под жуткую музыку выскакивает из закрытой коробочки и начинает дико выть, испугается даже самый невозмутимый человек. — А тебе, Олег?

— Не слишком. Это было неожиданно, но не страшно. И вообще у меня есть одна особенность. Хочешь, расскажу вам с твоей мамой? Об этом никто не знает, это секрет. Будете его хранить. Будете же, да?

— Конечно будем! — закивала Маша с энтузиазмом, сверкая глазами. Ни разу в жизни я не видела у неё настолько восторженного выражения лица по отношению к кому-либо, тем более — к мужчине, которого она наблюдала второй раз. — Мы с мамой умеем хранить секреты!

— Я не умею бояться, — признался Олег, и дочь открыла рот. Я не удивилась — что-то подобное я и предполагала. — Однажды в детстве я очень сильно испугался, и с тех пор я будто перегорел, как лампа накаливания.

— Это как? — не поняла Маша, и Бестужев принялся объяснять. После чего мой ребёнок попытался уточнить, из-за чего Олег настолько испугался, но отвечать на этот вопрос он отказался. Вместо этого сказал:

— Последнее, что меня сильно напугало перед тем, как я стал совсем бесстрашным, — один телеспектакль, который я однажды увидел по телевизору. Не помню, сколько мне тогда было лет, но перетрухал я здорово. До сих пор помню, как прятался под одеялом и смотрел на экран одним глазом.

— Что за спектакль? — тут же заинтересовалась Маша, да и мне было любопытно.

— Он назывался «Запомни, принцесса, или Тайна бабушкиной шкатулки», — ответил Олег с улыбкой. Явно осознавал, что Маша будет гуглить это название, как только придёт домой. — Очень страшный, но поучительный. Посмотри, если хочешь. Потом обсудим.

Я думала, Бестужев оставит нас с Машей возле подъезда, но Олег в итоге поднялся и на этаж, передал нас из рук в руки моему папе. Даже поздоровался с ним, уважительно пожав протянутую ладонь, и только потом ушёл.

Чуть позже, когда Маша умывалась перед сном, я вкратце пересказывала папе события сегодняшнего вечера, удивляясь тому, как быстро и качественно «спелись» Олег и моя дочь. Папа слушал мой рассказ с улыбкой, а потом спокойно констатировал:

— Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, что Маша и этот Бестужев просто родственные души.

— Просто? — засмеялась я. — Слово «просто» сюда не подходит, пап! Тебе ли не знать.

— Почему же? — он пожал плечами. — Людям свойственно всё усложнять. На самом деле, так просто бывает, Нин. Когда встречаешь своего человека.

— Ну, Маша всё-таки маленькая девочка, а Олег — взрослый мужик.

— Неважно. Кроме того… может, он не такой и взрослый, как ты думаешь. Может, внутри него до сих пор живёт тот мальчишка, который настолько сильно чего-то испугался, что потерял способность испытывать страх.